Собственно говоря, нет ничего удивительного в том, что профессия фармацевта и аптека вызывают интерес и даже вдохновляют людей творческих. Вспомним хотя бы свои школьные годы: вероятно, многие из нас тогда воспринимали аптеку именно как некое таинственное место, где происходят удивительные, загадочные, метафизические вещи. Возможно, именно благодаря этому у нас сформировалось дуалистическое восприятие аптеки. С одной стороны, она представляется средоточием «потусторонних» знаний, недоступных обывателю, чем-то вроде алхимической лаборатории, в которой происходят «ужасные вещи»: варятся зелья и на полках обитают разноцветные бутыли с непонятными надписями и опасным содержимым. А ведь все загадочное и непонятно рождает в нас если и не страх, то уж точно трепет! С другой же стороны — светлая аптека и белые провизорские халаты вкупе чем-то напоминают храм: благодаря аптеке происходят чудеса исцеления, а приготовленные там лекарства выносятся из ассистентской комнаты как из алтаря, куда дозволен вход лишь избранным. В любом случае для многих аптека — это воплощение иррациональных, необъяснимых страхов и надежд: «Скажите, быть может, есть у вас такое средство…», — слышим мы нередко от посетителей.
Конечно, в наши дни аптека во многом утратила свой таинственный флер. В ней уже не найдешь загадочных склянок, чучел сов или ворон, и туда чаще всего уже не нужно идти с рецептурным бланком, где написаны загадочные заклинания, понятные лишь двоим — врачу и фармацевту. Исчезли сигнатуры, украшавшие флаконы с притертыми пробками (собственно, как и сами такие флаконы), а также порошки, завернутые в пергаментные капсулы, аккуратно сложенные в коробочки. Все это заменили готовые лекарства, созданные нашей развитой фармацевтической промышленностью, помещенные в цветные стандартные коробки с понятными всем надписями. Теперь не нужно какое-то специальное предписание на то, чтобы приобрести самое банальное лекарство, не нужно ждать, пока его приготовят, — препараты стали доступными, и сегодня каждый может взять почти любой из них на полке аптечного супермаркета. Туман загадки, окутывавший аптеки многие столетия, рассеялся. Но, несмотря на это, сформировавшаяся еще сотни лет назад система аптечных символов закрепилась и дошла до нас в художественной литературе.
Начать свой рассказ хотелось бы, пожалуй, с яркого примера литературной презентации аптеки и аптекаря в мировой литературе — шекспировской драмы «Ромео и Джульетта»(1591). В ней нищий аптекарь соглашается продать Ромео яд:
Осталось выбрать средство… Как, однако,
Обострено мышленье человека,
Когда он ищет смерти. Где-то здесь
Стояла, помню, старая аптека.
Ее хозяин в рубище дырявом
Смотрел из-под насупленных бровей,
Перебирая травы, словно тень,
Тщедушен и заботами иссушен.
Блестел из лавки панцирь черепахи,
И крокодилье чучело глядело,
Валялись рыбьей чешуи остатки,
Стояли запотевшие бутылки,
Покрывшееся плесенью зерно,
Обрывки полусгнившей бечевы,
Куски застывшей розовой пастилки
Кошмарный составляли натюрморт.
Я, помнится, тогда еще подумал,
Что если кто-то в Мантуе решил
Прибегнуть к яду, торговать которым
Запрещено под страхом смертной казни,
То именно у этого бедняги
Свою отраву он бы приобрел.
Предчувствие сумело угадать —
Теперь он должен мне ее продать.1
Все это: необычный и загадочный антураж, архаичные истоки и мифологические коннотации, которыми всегда отличались аптеки; образ фармацевта, обладающего некими «таинственными знаниями» и его близость к ядам; нередко физические и душевные страдания, сопровождающие больных и заставляющие обращаться в аптеку; зависимость пациента от фармацевта, изготавливающего и решающего, отпускать ли тому препарат; наконец, тема любви и смерти — сформировали устойчивый тематический комплекс художественных образов аптеки и фармацевта.
Причем эти клише характерны для любой литературы — и зарубежной, и русскоязычной. В последней одним из ранних произведений с полноценным «аптечным» сюжетом является повесть «Аптекарша» Владимира Соллогуба (1841)2. В ней канва произведения завязывается вокруг любовной темы: немецкий аптекарь Франц Иванович приезжает в Россию с женой Шарлоттой Карловной, пережившей некогда несчастную любовь к барону Фиренгейму и нашедшей своего рода лекарство от несчастной любви в этом браке по расчету. В провинции Франц устраивает аптеку, однако случай забрасывает в эту глушь барона, который заходит в аптеку и совершенно неожиданно встречается с Шарлоттой. Вновь вспыхивает страсть и героям снова приходится прибегать к «терапевтическим методам»: Франц Карлович беседует по душам с бароном Фиренгеймом и тот уезжает, а Шарлотта заболевает и умирает; аптека закрывается и Франц возвращается в Германию. Таким образом, «лекарство», которое должно было принести облегчение, проявляет свою амбивалентность — оно способно не только излечивать, но и нести смерть.
Вообще темы смерти и аптеки близки, и часто эта связь развивается так, что аптекарь интерпретируется как непосредственный ее участник: «Так или иначе, смерть всегда рядом с ним». Тут кроме аптекаря из «Ромео и Джульетты», с которого мы и начали свой рассказ, следует вспомнить «Госпожу Бовари» (1856) Гюстава Флобера — в этом романе именно в аптеке господина Оме героиня находит мышьяк, с помощью которого губит себя. А в современной художественной литературе такую связь легко найти в сюрреалистическом рассказе «Сын аптекаря» Юлии Кисиной3. Таким образом, литературный аптекарь обладает двойственной природой — лечит и губит, — что формирует его многоликий образ.
Обладание таинственными знаниями, позволяющими исцелять и губить, к образу литературного фармацевта требует добавить также косноязычия, способности плохо и непонятно изъясняться, а также странностей или иностранного происхождения. Большинство персонажей в литературе XIX — начала XX в. именно такие. В «Несмертельном Головане» (1880) Николая Лескова и «Восковой персоне» (1930) Юрия Тынянова, а также рассказе Антона Чехова «В аптеке» (1885) персонажи-аптекари именно такие — «пишут по-латыни, говорят по-немецки… Средневековое из себя что-то корчат…»4.
Однако если вы обратили внимание, все это время мы говорили о мужчинах-фармацевтах. Для литературы конца XIX — начала ХХ в. это и не удивительно — профессия фармацевта в то время была исключительно мужской, «женской профессией» аптечное дело стало лишь в середине прошлого века. При этом любопытно, что в современной художественной литературе в изображении фармацевта наблюдается своего рода гендерная дискриминация. На это обращает наше внимание онлайн-журнал «Pharmaceutical Journal» — издание, являющееся одним из интернет-ресурсов Королевского фармацевтического общества Великобритании (Royal Pharmaceutical Society of Great Britain)5. По наблюдению его авторов, мужчины-аптекари, как правило, изображаются неряшливыми, неискренними, малодушными, коварными и награждаются прочими отрицательными характеристиками. Когда фармацевт появляется в романе, фильме, спектакле или телевизионной драме — он скорее всего будет изображен циничным или злокозненным мужчиной средних лет.
В то же время фармацевты женского пола зачастую изображаются привлекательными и положительными молодыми героинями, удачно строящими свою карьеру. Ярким примером последнего является эпистолярный роман английского писателя, лауреата Букеровской премии (1972 г.) Джона Бергера (John Berger) под названием «От А до Х», вышедший в 2008 г. В нем он повествует об истории Аиды — положительной героини, работающей фармацевтом в маленьком городке, и ее муже Ксавье, отбывающем тюремный срок за терроризм.
Говоря об образе литературных аптек и фармацевтов, нельзя не отметить, что наиболее подробные и сочные характеристики были созданы, конечно же, авторами, имеющими самое непосредственное отношение к медицине. В русскоязычной литературе это Антон Чехов и Михаил Булгаков, которым в равной степени был присущ мифологическо-мистический взгляд на мир, в том числе и на профессию фармацевта.
Так, А. Чехов в рассказе «В аптеке» (1885) не только ярко запечатлел образ аптеки, но и само общение больного с провизором. Герой его рассказа — домашний учитель Егор Свойкин — измучен не только болезнью, но и испытывает жуткую неловкость: «Словно к богатой содержанке идешь или к железнодорожнику, — думал он, забираясь по аптечной лестнице, лоснящейся и устланной дорогими коврами. — Ступить страшно!»
Описание чеховской аптеки, ее стерильность и чистота, а также запахи, — все это кажется таким знакомым и близким даже теперь, столетие спустя:
«…Наука и лекарства с годами меняются, но аптечный запах вечен, как материя. Его нюхали наши деды, будут нюхать и внуки. <…> За желтой лоснящейся конторкой, уставленной вазочками с сигнатурами, стоял высокий господин с солидно закинутой назад головой, строгим лицом и с выхоленными бакенами — по всем видимостям, провизор. Начиная с маленькой плеши на голове и кончая длинными розовыми ногтями, все на этом человеке было старательно выутюжено, вычищено и словно вылизано, хоть под венец ступай. Нахмуренные глаза его глядели свысока вниз, на газету, лежавшую на конторке. <…> Свойкин подошел… и подал выутюженному господину рецепт. Тот, не глядя на него, взял рецепт, дочитал в газете до точки и, сделавши легкий полуоборот головы направо, пробормотал:
— Calomeli grana duo, sacchari albi grana quinque, numero decem!6
— Ja!7 — послышался из глубины аптеки резкий, металлический голос. <…>
Провизор написал что-то на рецепте, нахмурился и, закинув назад голову, опустил глаза на газету.
— Через час будет готово, — процедил он сквозь зубы, ища глазами точку, на которой остановился.
— Нельзя ли поскорее? — пробормотал Свойкин. — Мне решительно невозможно ждать.
Провизор не ответил. Свойкин опустился на диван и принялся ждать. <…>
Видя, что его не слушают, Свойкин поднял глаза на полки с банками и принялся читать надписи… Перед ним замелькали сначала всевозможные «радиксы»8: генциана, пимпинелла, торментилла, зедоариа9 и проч. За радиксами замелькали тинктуры, oleum’ы, semen’ы10, с названиями одно другого мудренее и допотопнее.
«Сколько, должно быть, здесь ненужного балласта! — подумал Свойкин. — Сколько рутины в этих банках, стоящих тут только по традиции, и в то же время как все это солидно и внушительно!»
С полок Свойкин перевел глаза на стоявшую около него стеклянную этажерку. Тут увидел он резиновые кружочки, шарики, спринцовки, баночки с зубной пастой, капли Пьерро, капли Адельгейма, косметические мыла, мазь для ращения волос…»
Как видим, чеховского героя встречает не только стерильность и чистота, но и полнейшая тайна, которая тщательно оберегается: провизор объясняется с подчиненными на латыни и немецком, на склянках — самые разные и понятные лишь аптекарю надписи. Причем герою вовсе не ясно, действительно ли содержимое этих штангласов (кстати, данное слово перекочевало в профессиональную речь именно из немецкого) провизор использует в своей работе или держит его для имиджа, солидности.
Произведения М. Булгакова хотя и лишены подробных описаний аптек, вместе с тем в них прослеживается уже хорошо знакомая нам идея двойственности свойств лекарства. И в первую очередь внимание автора сосредоточено скорее на их «темной стороне». В рассказе «Морфий»11 лекарство медленно губит доктора Полякова: «…Я раздумал лечиться. Это безнадежно. И мучиться я тоже больше не хочу. Я достаточно попробовал. Других предостерегаю. Будьте осторожны с белыми, растворимыми в 25 частях воды кристаллами. Я слишком им доверился, и они меня погубили». А в мистическом романе «Мастер и Маргарита» волшебный крем вручается героине представителями темных сил.
Все это время мы говорили в основном об аптеке в творчестве писателей и поэтов до начала ХХ в. Однако не менее мистические образы прослеживаются и в современной литературе: «К аптекам, фармацевтам и их фантастическим склянкам у меня давний, поэтический и метафизический интерес!», — признался как-то русский поэт Дмитрий Бушуев, живущий сегодня в Швеции. И «Образ аптеки — один из знаковых в моем творчестве. Особенно в раннем», — уточняет он. Этот интерес он объясняет так12:
«Это было давно, я был еще младшим школьником<…>. Однажды, будучи одержим археологической страстью, из недр земли я добыл причудливую бутылку: пузатую, с узким горлышком, совершенно целую. Когда я очистил ее от глины, то отчетливо проявилась надпись-известие: «Доктор Редлих. Москва»13. В моем детском представлении бутыль была не просто емкостью, но всегда ассоциировалась с посланием. <…> Может быть, душа этого московского доктора томилась в этой бутыли, пока я не извлек ее на свет Божий? Да и стихи — те же самые бутыли, бросаемые в историю отнюдь не от радости. К кому они попадут — Бог ведает. Будем надеяться, что в надежные руки».
Вдохновленный тайнами нашей профессии, Д. Бушуев пишет стихотворение «Аптека» (вошло в сборник «Усадьба», 1991) и последующие его циклы — «Акварiумъ», «Докторъ Редлiхъ» — «так или иначе просвечены насквозь неоновыми огоньками моих осенних аптек».
На трамвае, что ли, ржавом,
с терпкой вишнею морозной
в арлекинскую державу
мы уедем под наркозом —
в Саггитариус созвездье,
под шафрановые луны
в наше старое поместье —
уголок осенний чудный.
С деревянного вокзала
смотрят грустные драконы,
а в аптеке смерть дышала
в разноцветные флаконы,
будут черные портьеры
и парадные портреты,
молодые офицеры
снимут комнату на лето.
Жизнь покажется диктантом,
а не вольным сочиненьем.
Девочка с огромным бантом
ест клубничное варенье.
Однако было бы неверным считать, что аптечные мотивы в литературе исключительно рефлексирующие, метафизические и даже нуарные — комизма или доброго юмора в них тоже хватает. И хотя сатирическая сторона фигуры аптекаря проявляется чаще всего в отечественном фольклоре, тем не менее, нашлось место для фармацевтов и в произведениях побольше. Такое мы встречаем, например, у Ильи Ильфа и Евгения Петрова в «Двенадцати стульях» (1927):
«…Провизор Леопольд Григорьевич, которого домашние и друзья называли Липа, стоял за красным лакированным прилавком, окруженный молочными банками с ядом, и с нервностью продавал свояченице брандмейстера14 «крем Анго, против загара и веснушек, придает исключительную белизну коже». Свояченица брандмейстера, однако, требовала «пудру Рашель золотистого цвета, придает телу ровный, не достижимый в природе загар». Но в аптеке был только крем Анго против загара, и борьба столь противоположных продуктов парфюмерии длилась полчаса. Победил все-таки Липа, продавший свояченице брандмейстера губную помаду и клоповар — прибор, построенный по принципу самовара, но имеющий внешний вид лейки» (Глава IV. Муза дальних странствий)15.
Предпринимательская жилка провизора Леопольда Григорьевича, на которую так четко намекают И. Ильф и Е. Петров, проявляется и в другом месте романа: тому не менее убедительно удается продать Ипполиту Матвеевичу краску для волос «Титаник»: «Но ведь мне аптекарь говорил, что это будет радикально черный цвет. Не смывается ни холодной, ни горячей водой, ни мыльной пеной, ни керосином… Контрабандный товар» (глава VII. Следы «Титаника»)15.
Однако Ильф и Петров — не только сатирики, но и прекрасные летописцы. Так, в сентябре 1935 г. они более 3 мес прожили в США, побывали в 25 штатах и в нескольких сотнях городов, где смогли пообщаться с американцами самых разных профессий. Побывали они и в аптеке, которую потом живописно обрисовали в своей книге «Одноэтажная Америка». Аптека обратила на себя внимание светских сатириков, поскольку они остановились в ней… пообедать. Уверены, что это необычно звучит даже сегодня, не говоря уже о советском человеке первой трети ХХ в. А все дело в том, что после того, как лекарства в США стали выпускаться в основном на фармацевтических фабриках, провизоры остались практически без работы. Чтобы и вовсе не остаться без заработка, в американских аптеках стали продавать мороженое, прохладительные напитки, мелкую галантерею, игрушки, папиросы, кухонную посуду16:
«И теперешняя американская аптека представляет собой большой бар с высокой стойкой и вертящимися рояльными табуретками перед ней. За стойкой суетятся рыжие парни в сдвинутых набок белых пилотках или кокетливые, завитые на несколько лет вперед девицы, похожие на очередную, только что вошедшую в моду кинозвезду. Иногда они похожи на Кей Френсис, иногда на Грету Гарбо, раньше все они смахивали на Глорию Свэнсон17. Девушки сбивают сливки, пускают из никелированных кранов шумные струи сельтерской воды, жарят кур и со звоном кидают в стаканы кусочки льда.
Но хотя аптека давным-давно превратилась в закусочное заведение, хозяин ее обязан тем не менее быть провизором, иметь, некоторым образом, научный багаж, настоятельно необходимый при подаче кофе, мороженого, поджаренного хлеба и прочих аптечных товаров.
В самом дальнем углу веселого учреждения помещается стеклянный шкафик с баночками, коробочками и бутылочками. Нужно побыть в аптеке полчаса, чтобы заметить наконец этот шкафик. Там хранятся лекарства.
В Нью-Йорке уцелела одна аптека, в которой провизор лично изготовляет лекарственные снадобья. О, это замечательное заведение, окутанное ореолом медицинской тайны! В доказательство того, что здесь действительно приготовляют лекарства вручную, хозяин аптеки выставил в окне кучу старых, пожелтевших рецептов. Выглядит все это, как берлога средневекового алхимика. Даже страшно войти! То ли дело обыкновенная аптека. В ней можно покушать, купить карманные часы или будильник, кастрюлю или игрушку, можно купить или взять напрокат книгу».
Наконец, аптечные мотивы в русской литературе — это не только мотивы неловкости, страха или бытового реализма, но и мотивы надежды и добра. Все зависит лишь от того, как воспринимает окружающий мир сам автор. Так, если в октябре 1912 г. А. Блок написал полные безысходности строчки «Ночь, улица, фонарь, аптека…», всего десятилетие спустя, в 1921 г., современница и приятельница поэта Ирина Одоевцева смогла написать наполненное надеждой:
В окнах светится крест аптеки,
Цвет зеленый — надежды цвет,
Мой пушистый зеленый плед.
Закрываю, как ставни, веки.
Может быть, это счастье навеки,
А совсем не жар и не бред18.
В стихах Эдуарда Асадова «Аптека счастья» нашлось даже место для доброй шутки: мечтая о будущем, лишенном болезней, а значит и необходимости лекарств, главной задачей аптеки станет удовлетворение духовных потребностей человека будущего: в нежности, радости, любви.
В советские времена не обошлось, конечно же, и без стихов, где бы образ аптеки был задействован с воспитательной целью. Как, например, у Сергея Михалкова (1913–2009) в детском стихе «Чудесные таблетки»:
Для больного человека
Нужен врач, нужна аптека.
Входишь — чисто и светло.
Всюду мрамор и стекло.
За стеклом стоят в порядке
Склянки, банки и горшки,
В них пилюльки и облатки,
Капли, мази, порошки <…>
Есть микстура от мигрени!
Но нельзя сказать врачу:
— Дайте средство мне от лени!
От «могу, но не хочу»!
Хорошо бы это средство
Поскорей изобрели,
Чтобы все лентяи с детства
Принимать его могли <…>
Пожалуй, было бы несправедливо обойти нашим вниманием не только литературные произведения, посвященные аптекам и аптекарям, но и самих аптекарей, которые стали известными авторами.
Так, английская писательница Агата Кристи (Agatha Christie; 1890–1976) стала одним из самых известных в мире авторов детективной прозы и одним из самых публикуемых писателей за всю историю человечества (после Библии и Шекспира). Однако немногие знают, что создательница таких персонажей, как мисс Марпл и Эркюль Пуаро, во время Первой мировой войны была медсестрой, а также 6 лет прослужила в госпитальной аптеке фармацевтом-техником. Изучая фармацевтические субстанции, она подробно записывала в блокнот, как они выглядят, каково их действие и с чем их нельзя смешивать. Так, в своих заметках о горечавке (Gentiana) она отмечает, что ее корневище напоминает «русский шоколад», а коллодий имеет запах эфира и образует белый осадок на пробке сосуда, в котором хранится. Тогда же она понимает, что яд определяют не только свойства вещества, сколько его дозировка (стихотворение «В аптеке» («In a Dispensary»; 1925):
Глубокий сон в них прячется, спасение от боли,
Чтоб утром с силой быть, отвагой новой.
И смерть в них прячется, убийств не счесть —
В штангласах, сколько их в аптеке есть19.
Именно тогда, во время работы в аптеке, А. Кристи задумала написать свой первый детективный рассказ. Уже в наше время немецкие токсикологи профессор Фолькмар Шнайдер (Volkmar Schneider), директор Института судебной медицины Свободного университета Берлина (Instituts für Rechtsmedizin der freien Universität Berlin) и доктор Бенно Райсельманн (Benno Rießelmann) из Национального института судебной и социальной медицины в Берлине (Landesinstitut für gerichtliche und soziale Medizin in Berlin) подсчитали, что из 80 романов Агаты Кристи в 41 из них орудием убийства являются именно яды — стрихнин, мышьяк, никотин, морфин, наперстянка.
Однако в произведениях Агаты Кристи нашлось место и обычным лекарствам, которые герои ее книг используют в лечебных целях: пьют бромиды для улучшения сна и устранения нервозности, фенацетин — при головной боли, а сироп плодов инжира — в качестве слабительного.
Примерно в то же время на другой стороне Атлантики фармацевт Уильям Сидни Портер (William Sydney Porter; 1862–1910) стал известен всему миру под псевдонимом О. Генри. Окончив школу, в 1879 г. он начал работать в аптеке своего дяди, а в 1881 г., в возрасте 19 лет, получил лицензию фармацевта. Там же он демонстрирует свой художественный талант, делая зарисовки интерьера аптеки и посетителей, приходивших съесть мороженое или выпить сельтерской воды. В аптеке дядюшки О. Генри долго не задержался — работа фармацевтом казалась ему очень скучной и он вернулся к ней вынужденно, на то время, пока в течение 3 лет отбывал заключение в тюрьме за присвоение средств банка, в котором работал клерком. Но как бы там ни было, писатель нередко описывает аптеку и ее быт, подробно рассказывает о препаратах и о том, как они приготавливаются. Например, в рассказе «Приворотное зелье Айки Шонштейна» О. Генри так описывает аптеку «Синий свет» (Blue Light Drug Store)20:
«Тут сами размачивают опиум, сами фильтруют из него настойку и парегорик21. По сей день пилюли тут изготовляют собственноручно за высокой рецептурной конторкой на специально служащем для того пилюльном столике — дозируют шпателем, скатывают в шарики с помощью большого и указательного пальцев, обсыпают жженой магнезией и вручают вам в круглых картонных коробочках».
Описывая неразделенную любовь фармацевта Айки, работавшего в аптеке «Синий свет», к Рози, О. Генри сравнивает эту страсть с любовью к своему делу: «Ее образ вошел в его мысли столь постоянным ингредиентом, что уже никогда не покидал их; она была для него сложным экстрактом из всего абсолютно химически чистого и утвержденного медициной — во всей фармакопее не нашлось бы ничего ей равного».
Однако медицинская и фармацевтическая терминология у О. Генри далеко не обязательно сопровождает рассказы на медицинскую тематику, но и служит для парадоксальных сравнений, пародийных приемов, каламбуров:
«Возьмите лондонского тумана тридцать частей, малярии десять частей, просочившегося светильного газа двадцать частей, росы, собранной на кирпичном заводе при восходе солнца, двадцать пять частей, запаха жимолости пятнадцать частей. Смешайте. Эта смесь даст вам некоторое представление о нэшвильском моросящем дожде»22.
Подойдя к концу повествования, хотелось бы еще рассказать о том, что писателей вдохновляли не только аптеки, но и лекарственные средства. Например, такому средству как Elixir pectoralе regis Daniae (Капли датского короля) — средству от кашля на основе лакрицы — посвятили строчки сразу несколько писателей и поэтов: Виль Липатов в повести «Деревенский детектив» (1968) (книга легла в основу серии советских фильмов о деревенском детективе Анискине), Виктор Астафьев в книге «Веселый солдат» (1998) и Борис Окуджава (стихи и песня «Капли Датского короля пейте, кавалеры!»).
Конечно же, «аптечный след» в художественной литературе, а также публицистике, кино23 не ограничивается всем, что мы сегодня рассказали. Можно было бы напомнить об американском фантасте Джоне Ури Ллойде (John Uri Lloyd; 1849–1936), который оказал не только значимое влияние на развитие фармакогнозии, этноботаники и траволечения в США, издав такие труды, как «Эликсиры и вкусовые экстракты: история, состав и методы изготовления» (Elixirs And Flavoring Extracts: Their History, Formulae, & Methods of Preparation, 1892) и «История растительных наркотиков из Фармакопеи США» (History of the Vegetable Drugs of the Pharmacopeia of the United States, 1911), но и стал крупнейшим американским автором-фантастом, написав фантасмагорическую книгу «Этидорпа». Или французском аптекаре, журналисте, писателе и эксцентричном юмористе Альфонсе Алле (Alphonse Allais; 1854–1905), предтече концептуализма и минимализма. Или об австрийском поэте-сюрреалисте Георге Тракле (Georg Trakl; 1887–1914), начинавшем свою карьеру фармацевтом в аптеке «Белый ангел» (À l’ange blanc) на улице Линзер Гассе в Зальцбурге (Австрия). Сэра Артура Конан Дойла (Sir Arthur Conan Doyle; 1859–1930) мы знаем прежде всего как автора детективов о Шерлоке Холмсе, который так же, как и персонажи Агаты Кристи, прекрасно ориентировался в фармакологии и токсикологии. Однако мало кто знает, что в 1878 г. Конан Дойл работал аптекарем у врача Ричардсона и исследовал на себе действие гельземия, что нашло отражение в его небольшой заметке «Ядовитые свойства гельземия» («Gelsemium as a Poison»), опубликованной в 1879 г. в журнале «British Medical Journal». Теодор Фонтане (Theodor Fontane; 1819–1898) — потомственный аптекарь и выдающийся немецкий писатель, представитель поэтического реализма. Наконец, можно вспомнить об известном российском журналисте и блогере24 Наталье Радуловой (род. в 1975 г.), которая получила в Одессе фармацевтическое образование, но посвятила себя публицистике…
Однако важно, пожалуй, не столько то, как часто и много упоминается в литературе об аптеке или аптекарях. А то, что наша профессия, как ни одна другая, способна вдохновлять, вызывать ощущение чуда, обладания тайными знаниями. Не это ли дает нам силы заниматься тем делом, которое все мы так любим?!
по материалам pharmacypracticenews.com; www.mitin.com; www.pjonline.com; www.utoronto.ca; jhmas.oxfordjournals.org; www.lsa.umich.edu; www.kingsacademy.com; www.larousse.fr; www.bmj.com
_________________________
1 Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта (перевод Е. Савич)
2 По Ирина Борисова. Аптекарь Чехов. — http://www.utoronto.ca/tsq/10/borisova_aptek10.shtml
3 Митин журнал, выпуск № 62, 2005
4 А. Чехов. В аптеке / «Пестрые рассказы», СПб., 1886
5 Why is there a gender bias in the depiction of pharmacists in fiction? — http://www.pjonline.com /blog_entry/why_is_there_a_gender_ bias_in_the_depiction_of_ pharmacists_in_fiction
6 Каломели два грана, сахару пять гран, десять порошков! (лат.) — прим. авт.
7 Да (нем.) — прим. авт.
8 От лат. radix — корневище (прим. ред.)
9 От лат. Gentiana (горечавка), Pimpinella (пимпинелла, бедренец), Tormentilla (лапчатка), Zedoaria (куркума) — название лекарственных растений, корневища которых в основном используются с терапевтической целью (прим. ред.).
10 От лат. tinctura — настойка; oleum — масло; semen — семя (прим. ред.).
11 Рассказ впервые опубликован в журнале «Медицинский работник» в 1927 г.
12 Осенний ядъ: Живой журнал Дмитрия Бушуева (listopad.livejournal.com/tag/аптека)
13 В дореволюционной России было предприятием по изготовлению искусственных минеральных вод (прим. ред.)
14 Брандмейстер — обиходное название пожарного (прим. ред.)
15 И. Ильф, Е. Петров, Двенадцать стульев, 1927
16 И. Ильф, Е. Петров, Одноэтажная Америка, 1937
17 Кей Фрэнсис (англ. Kay Francis), Грета Гарбо (англ. Greta Garbo) и Глория Свэнсон (англ. Gloria Swanson) — популярные американские киноактрисы 1930-х годов (прим. ред.)
18 Ирина Одоевцева, В окнах светится крест аптеки… / Портрет в рифмованной раме. Стихи, 1976
19 Перевод автора статьи
20 О. Генри. Приворотное зелье Айки Шонштейна (перевод Н. Дехтеревой)
21 Парегорик (англ. Paregoric) — камфорная настойка опия (прим. ред.)
22 О. Генри. Город без происшествий (перевод И. Кашкина)
23 См., например, документальный фильм «Викторианская аптека», 2010, снятый BBC Two и рассказывающий о том, как жили и лечились люди в XIX в. и влиянии аптеки на жизнь человека — www.ibbctv.ru/viktorianskaya-apteka
24 Живой журнал Натальи Радуловой — radulova.livejournal.com
Коментарі